В правительственных поселениях, созданных на территории резерваций, а также в поселениях при христианских миссиях часто концентрировались представители различных общин и племен, места исконного расселения которых порой были столь далеки, что прежде они даже не знали о существовании друг друга. Еще в большей мере это было характерно для поселений аборигенов, формировавшихся на окраинах европейских поселков и городов и вблизи скотоводческих хозяйств. Последние стали во множестве появляться с начала нынешнего» столетия в северных и центральных областях страны», когда правительства штатов дали скотовладельцам официальные разрешения нанимать аборигенов на работу в качестве пастухов и аборигенам было позволено с этой целью покидать резервации. Жители таких поселений были весьма мобильны, часто переходили из одного хозяйства в другое.
В разноплеменных поселениях аборигенов постепенно нарушалась традиционная замкнутость их небольших этнокультурных объединений. Обычаи и обряды некоторых племен приобретали распространение среди иноплеменников, некоторые племенные языки или диалекты начинали выполнять функции локальных lingua franca, на осове упрощенного английского языка формировались различные варианты языка пиджин, на котором аборигены объяснялись и с «белыми», и между собой. Параллельно раздвигались рамки этнического самосознания аборигенов, помимо сознания принадлежности к определенной общинно-родовой группе и к определенному племени появлялось сознание принадлежности к более широкой расовой и культурной общности, противостоящей глубоко чуждому по культуре, несравненно более обеспеченному материально, привилегированному в правовом отношении и зачастую враждебному «белому» населению. Вместе с тем, получая особое преломление, в быту аборигенов укоренялись некоторые элементы европейской культуры, а их религиозные представления впитывали отдельные компоненты христианской идеологии, что вело к развитию синкретических в своей основе культурных феноменов.
Одним из наиболее ярких проявлений всех этих процессов были так называемые милленаристские движения и «странствующие культы». Некоторые из них очень напоминают культы карго, которые были распространены в Меланезии, в частности на Новой Гвинее, и близки к ним по своей сущности как выражение протеста против колониального угнетения и в то же время как выражение пробуждающегося национального самосознания. В религиозной форме в них отлились надежды аборигенов на лучшее будущее здесь, на земле. Типологическая близость этих культов к культам карго, а иногда и буквальные совпадения представляют большой теоретический интерес, так как влияние из океанийского мира на австралийские культы не прослеживается.